4-й эскадрон пошел грузиться на Александровскую станцию, которая была недалеко от расположения полка. Мы грузились вместе со 2-м эскадроном, которым командовал граф П.А. Игнатьев (Патька). Я был с ним в добрых отношениях. Он был знающий офицер, с университетским значком, окончивший Военную академию по первому разряду. По окончании академии он вернулся к нам в полк, а не пошел по Генеральному штабу.

Нашим эшелоном командовал полковник Гревс. Грузились мы очень долго. На станцию приехала А.Р. со своей сестрой и сидела в автомобиле. Я присаживался время от времени к ним. Жена Иоанчика и мой младший брат Георгий тоже приехали на станцию. Тут же была и мать Патьки, старая графиня С.С. Игнатьева.

Но вот настала минута расставания. Она была очень тяжела, но приходилось держаться перед эскадроном и присутствовавшими. Наконец, наш очень длинный поезд тронулся. А.Р. и С.В. Гревс (жена полковника), очень расстроенные, махали платками, пока поезд не скрылся с их глаз. С.В. Гревс упала без сознания, а А.Р. вернулась домой совсем больная и слегла в постель. У нее сделался колит на нервной почве, и три дня она провела без сознания. Поправившись, она переехала на свою петербургскую квартиру.

В пути у офицеров был отдельный вагон и у каждого свое спальное место. Патька был сперва очень печален, но постепенно тяжелое впечатление от разлуки с близкими рассеялось и мы пришли в обычное наше настроение. Олег в полковом дневнике записывает: “Настроение всех было восторженное: гусары пели песни, на станциях толпы народа встречали нас криками “ура” и горячими пожеланиями успеха”.

Во время дороги мы разбирали данные нам карты района, где нам предстояло действовать. В наш вагон сели два армейских пехотных офицера. Один из них был пожилой уже капитан. Оба они были одного и того же полка Виленского военного округа. Капитан очень хвалил генерал-адъютанта Ренненкампфа, своего командующего войсками, назначенного командующим 1-й армией, в которую входил и наш полк. Через некоторое время, уже на войне, я узнал от полковника Гревса, что капитан этот пал смертью храбрых.

К 25 июля последний эшелон прибыл на станцию Пильвишки, и вечером этого же дня полк расположился биваком в районе деревень Верокишке – Уштиловье – Антоново, верстах в 4-х от станции. Лейб-гусары в составе 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии вошли в число конницы 1-й армии. В состав 1-й армии входили 20-й, 4-й и 3-й армейские корпуса; кавалерия: правый конный отряд генерала Хана-Нахичеванского – 1-я и 2-я Гвардейские кавалерийские дивизии и 2-я и 3-я кавалерийские дивизии, последние без казачьих полков. Левый конный отряд генерала В. Гурко – 1-я кавалерийская дивизия (армейская конница).

Когда, выйдя из поезда, мы пошли на бивак, моя Ольнара была очень в духе, потому что застоялась в вагоне.

Того же числа корнету графу Игнатьеву с его командой связи было приказано захватить одного немецкого подданного, жившего на заарендованном участке и занимавшегося, по полученным от местных жителей достоверным данным, шпионажем, выслеживанием передвижений русских войск и сигнализацией. Окружив дом, граф Игнатьев его арестовал и отправил в штаб-квартиру 1-й армии. При этом было арестовано еще три немца.

26 июля полк отдыхал на биваке до 5 часов пополудни, когда внезапно пришло приказание седлать лошадей. В 6 часов все эскадроны выступили в местечко Пильвишки, где находился штаб 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии. Оттуда наши полки с артиллерией двинулись на фольварк Романишки. Скоро стемнело. Наступила полная ночь. Несколько раз мы останавливались. Впереди был слышен грохот колес орудий, которые переправлялись через мосты. Во время этого перехода мы все видели, как впереди и по сторонам от нас время от времени вспыхивали белые огни. Вспышки происходили на отдельных хуторах, расположенных на ровной местности. Очевидно, то была шпионская сигнализация противника. Она была так хорошо организована, что все старания наших разъездов ее перехватить не увенчались успехом. Часам к 10 вечера стал накрапывать дождик; глинистая почва дороги обратилась в какую-то жижу, что очень затрудняло движение повозок. К 12 часам ночи наша дивизия сделала переход в двадцать верст и подошла к фольварку Романишки. Наш полк расположился в поле на южной стороне дороги, тогда как по северной встали лейб-драгуны. К этому времени дождь усилился.

К большой скирде подъехал наш офицерский походный буфет под названием “Филька”, вокруг которого черными силуэтами засновали офицеры. Разводить костры было строго запрещено, и мы находились все время в полной темноте. Все спали не раздеваясь, зарывшись в скирде.

Не могу сказать, чтобы такая ночевка была приятна. На мне были новые “личные” сапоги, красивые на вид, но – увы! – они промокли. Как только стало возможно, я сменил на старые, сделанные в Гвардейском экономическом обществе. Они были некрасивы, но зато не промокали.

27 июля в 5 часов утра всей дивизии было приказано выступить к лесу восточнее фольварка Котовщизна, куда мы прибыли к семи часам утра и где полк стал в резерве. С утра шел дождь, но мало-помалу стало разгуливаться. Командир бригады, командир полка и офицеры вышли на опушку леса, с которой ясно был виден городок Владиславов, а за ним постройки немецкого города Ширвиндта. Носились слухи, что в последнем находится батальон пехоты противника, что на вышке кирки стоит пулемет для обстрела моста через пограничную речку Шешупу. Вследствие этого, с целью рекогносцировки впереди лежащей местности, были высланы разъезды от полков дивизии. В это же время 5-я батарея выехала на позицию, и мы с минуты на минуту ожидали, что завяжется бой. Но вот наступил десятый час, потом одиннадцатый, а перестрелка все не начиналась. В двенадцатом часу полку было приказано пройти лес обратно и расположиться биваком на западной его опушке. Тут нам представилось красивое зрелище: из ярко освещенного солнцем, еще мокрого от ночного дождя леса выскочила на ржаное поле напуганная пара коз. Несколько гусар пустились за ними верхом вдогонку.

Офицеры расположились тут же на отдых. Предыдущая дождливая ночь утомила, теперь же сделалось так жарко, что можно было, раздевшись, спать на земле.

В 6 часов полку было приказано вступить в Ширвиндт, который вследствие обхода, совершенного уланами, был к вечеру брошен занимавшим его ландвером. Немало досадовали мы на то, что так долго простояли перед этим городом, не подозревая, что пехоты в большом количестве там вовсе нет. Но несмотря на это, все с нескрываемой радостью стремились вперед к мосту, отделявшему Россию от Германии. Вот и пограничный столб, и речка Шешупа, а за ней первые улицы с вывесками на немецком языке…

Какую противоположность представлял Ширвиндт по сравнению с грязным и непривлекательным Владиславовом! Чистенький город, повсюду была видна аккуратность. Первое, что бросилось мне в глаза, было разбитое стекло в витрине магазина – неизбежный след войны!

Комендантом города был назначен полковник Гревс, а его помощником – граф Остен-Сакен. Немедленно было приказано открыть погреба и разбить все находящиеся в них бутылки с вином. Жителям предложили оставить город. Двенадцать человек были взяты заложниками. Оставленное в магазинах оружие было тут же конфисковано, а вся корреспонденция пересмотрена.